В поздний период своей жизни Фунакоси — неизменно серьезен и малоулыбчив, как и подобает человеку, считающему себя прямым наследником самурайского духа. Конечно — положение обязывает, и Фунакоси отчетливо осознает свою историческую миссию «отца каратэ».
Фунакоси погружен в соблюдение десятков церемониалов, и всех тех мельчайших нюансов поведения, которым тщательно обучался всю свою жизнь. Юноша с Окинавы — далее не с самой «японской» и тем более не самурайской территории — вдруг увидел возможность быть признанным как стопроцентный японец и самый что ни на есть самурай. А поэтому он соблюдает все ритуалы более тщательно, более трепетно, чем многие действительные наследники благородных японских семей.
Он отказывался заходить в некоторые места собственного дома, например, на кухню, в кладовые, сидеть на «западном» изобретении — стуле, не прикасается к тарелкам и ест только из традиционной пиалы.
Для него были чужды многие новые слова, особенно обозначающие те реалии, которые пришли с Запада, и он наотрез отказывался их произносить. Раз во времена его молодости таких слов не существовало, а Япония, тем не менее, жила успешно, значит они лишь только загрязняют благородный японский язык и чистоту сознания. Окинавцу Фунакоси все время хотелось быть «святее», чем самые «святые» японцы.
Он все время опасался, что ему припомнят проповедь «китайского боевого искусства тодэ», поддержку тех мастеров, которые сами учились у китайцев, одним словом — вспомнят его окинавское прошлое.
Кстати, сам Фунакоси так никогда и не посетил Китай, хотя, казалось бы, логичность этого шага была очевидной — ведь он сам не отрицал, что истоки каратэ находятся именно там. По рассказам, в детстве он общался с местными китайцами, что жили на Окинаве, но неизвестно, учился ли он у них. Скорее всего, нет, да и сам Фунакоси всегда отрицал сам факт хотя бы малейшего контакта с китайцами, тем более с носителями ушу. Своими учителями он считал лишь двух окинавцев — Итосу Ясуцунэ и Азато и подчеркивал, что китайское ушу (кэмпо) кончилось на них, а от этих учителей пошел уже совсем иной, не зависимый от Китая период развития кулачного искусства. Он пишет: «Господа Мацумура и Итосу были теми двумя мастерами, которые модифицировали китайское кэмпо самым лучшим образом, которым это было только возможно». Фунакоси тонко, но, тем не менее, неизменно открещивался от китайских корней каратэ, что все же, как мы помним, не позволило избежать ему ряда унизительных обвинений во время Второй мировой войны.
Ритуал становился для Фунакоси особой стилистикой бытия, жизненной философией. И свое детище — каратэ он также стремился подчинить некому ритуальному единству со всей жизнью бойца. Для него каратэ давным-давно уже перестало быть лишь искусством боя, хотя ради рекламы в статьях он нередко писал, что суть каратэ — «умение наносить удары в болевые точки (атэми)». Он вводит жесточайшую дисциплину на тренировках, которая также сводилась к исполнению особых ритуалов, которые порой были доведены до абсурда — сотни поклонов, четко установленная длинна пояса, которым подвязывается кимоно, сложные формы обращений к мастеру, старшему инструктору зала, к инструкторам, к обычным бойцам. И ни малейшего отклонения от установленных правил! Пускай они даже жестче тех, по которым он сам обучался на Окинаве. Ему кажется, что в эпоху разрушения самого святого для Японии — ее национального духа, выпестованного из самурайской культуры, только эта жесткость ритуалов и может спасти молодое поколение.
Этот человек вставал рано утром, едва только забрезжат первые лучи солнца. Первым делом он совершал длительный традиционный туалет, тщательно расчесывал волосы, медленно и с достоинством надевал кимоно, тщательно повязывал пояс — все это длилось почти час. Именно таково было древнее самурайское правило — внешность воина должна быть тщательно ухожена, костюм — неизменно аккуратен и подчеркнуто скромен, хотя на изготовление платья самурая шли самые дорогие материалы.
Затем Фунакоси садился в позицию дзадзен и начинал совершать долгие и медленные поклоны. Сначала он кланялся, касаясь лбом татами в сторону императорского дворца и повторяя благопожелания в честь императорской фамилии. Затем следовали поклоны в сторону родины и могилы предков — в направлении Окинавы. Так продолжалось еще почти час. И лишь после этого Фунакоси позволял себе выпить утреннюю чашку чая. Даже когда Фунакоси стал совсем дряхл, он не изменил свой распорядок ни на минуту — лишь позволил своим ближайшим ученикам поддерживать себя под руки.
До последней минуты он размышлял над сутью каратэ. К нему приходило внутреннее мастерство, которое не зависит ни от физической силы, ни даже от упорства — только от чистоты сознания. Стал классическим рассказ о том, как Фунакоси незадолго до смерти вдруг признался изумленным ученикам: «Наконец я начал чувствовать удар (цки)». Что это — словесный парадокс мастера или действительно откровение, которое пришло к Фунакоси как вознаграждение за годы его поисков и самоочищения?
Фунакоси постоянно беседует с учениками, пытаясь оставить после себя духовное учение. Он осознает, что стиль Сe:токан создан им — это неоспоримо, но без духовного стержня он быстро выродится в спорт. Фунакоси еще не знает, что готовятся первые официальные соревнования по каратэ, которые включают и поединки (сиай). Престарелого мастера решили пока не беспокоить этим сообщением, правда, многих волновала мысль — как сообщить о соревнованиях Фунакоси.
Но все эти волнения оказались ни к чему — создатель Сe:токана, легендарный Фунакоси Гитин тихо отошел 26 апреля 1957 года в возрасте 88 лет. Так ушел из жизни человек, полная и яркая биография которого достойна художественного романа и вряд ли уместится целиком на страницах нашей книги. Судьба затейливо играла с этим неординарным и сложным человеком — лишь после смерти прах Фунакоси был доставлен на Окинаву, которую он покинул ради своей казавшейся тогда почти безумной идеи 33 года назад.
А в следующем, 1958 году состоялись первые официальные соревнования по каратэ, включавшие свободные поединки, которые выиграл Хироказу Каназава. Последняя страница истории традиционного каратэ оказалась закрыта.
Он воплотил в себе все противоречия и сложности той эпохи, когда рушилась традиция, когда рождалось желание создать что-то абсолютно новое, отринув нажитое веками. Парадокс в том, что для нового поколения каратистов мертвый патриарх как символ, как воплощение духа каратэ, оказался намного лучше живого Фунакоси, который при жизни зачастую был весьма «неудобным» человеком. Один из современных мэтров японского каратэ, знавший еще Фунакоси, в беседе со мной охарактеризовал его так: «Нетерпимый старец».
…Мемориал Фунакоси в саду небольшого дзэнского храма Энкакудзи в Ката-Камакура в Японии скромен и символичен. На длинной горизонтальной плите, что утопает в зелени деревьев, высечено несколько вертикальных иероглифических надписей, в том числе и такая: «В каратэ нет ни одного движения для нападения» («Каратэ ни сэнтэ наси»). Это — памятник дзэнскому мастеру, воину и «человеку традиции». И все же этот мемориал создан не в память о человеке, он — в память о той легенде, которая зовется «каратэ».
Автор материала: А.Маслов