Тактика Фунакоси в Японии была выбрана верно. Он не стал, как Мотобу, драться с различными зарубежными чемпионами и местными именитыми бойцами — человеку его образования не подобает унижаться до забав простолюдинов, да и результат может оказаться не в его пользу. В любом случае, целью Фунакоси было не доказать свой статус «самого сильного», но утвердить свое боевое искусство в Японии, и это могло бы стать хорошей перспективой для него на всю оставшуюся жизнь. А для этого нужны были хитрая стратегия и тонкий расчет. И Фунакоси решает заручиться надежными связями в мире боевых искусств и, прежде всего, знакомится с патриархом дзюдо Кано Дзигаро. Обращение к Кано было не случайным — Фунакоси шел не только на поклон к «отцу дзюдо», но и к президенту Японской атлетической Ассоциации, президенту Японского Общества физического воспитания, представителю Японии в Международном Олимпийском комитете — фактически, к человеку от слова которого зависела судьба любого нового вида физического воспитания в Японии. Вне всяких сомнений, Кано в то время был самой авторитетной фигурой в мире японских боевых искусств и спорта. Расчет Фунакоси был безошибочным, Кано мог открыть ему дорогу в жизнь как мастеру оригинальной школы боевых искусств. Однако результат их встречи оказался неоднозначным.
Вот какую версию предлагает своим последователям сам Фунакоси: «Успех (показательных выступлений на Национальной Всеяпонской спартакиаде) был достаточно громким, и после демонстрации знаменитый мастер Кано из Кодокана сообщил мне через посредника из числа общих друзей, что он желает изучать каратэ. Это было невозможно, так как я должен был возвращаться на Окинаву сразу же после Спартакиады, но мастер Кано настаивал, и мне пришлось согласиться на проведение показательных выступлений в Кодокане. Затем он попросил меня подождать три дня, чтобы собрать всех своих учеников. Через три дня я уже демонстрировал более чем перед сотней учеников несколько ката и объяснял базовые принципы каратэ».
Итак, по версии патриарха каратэ, Кано Дзигаро желает изучать каратэ , «Кано настаивает», и Фунакоси вынужден согласиться. В воспоминаниях Кано Дзигаро ничего подобного мы не встретим, к тому же надо понимать ту огромную дистанцию, которая лежала тогда между руководителем всей физической культуры Японии и признанным лидером боевых искусств, высокопоставленным чиновником и блестяще образованным интеллектуалом Кано Дзигаро и никому тогда не известным выходцем с Окинавы, не имевшем даже высшего образования. Обратим внимание, что Фунакоси оправдывает свою задержку в Японии именно приглашением Кано. Правда, это ни в коей мере не объясняет, почему он так до конца жизни и не вернулся на Окинаву. Истинные причины нам предстоит еще выяснить, ибо это не маловажно для истории каратэ.
Показательные выступления в Кодокане Фунакоcи проводил не один, ему ассистировал его друг 27-летний Макото Гима, который обучался на Окинаве у знаменитого последователя Итосу, «человека-дьявола» (онигунсо) Кэнцу Ябу. Именно Гима был присвоен впервые черный пояс по каратэ. (Кстати, обладая удивительной крепостью тела, Гима до недавнего времени возглавлял Японскую Федерацию Каратэ-до Сисэйкай). На эти показательные выступления Фунакоси поставил все — и не ошибся. Он показывал самое сложное и зрелищное традиционное ката Окинавы Канку-дай, которое, напомним, в то время еще называлась китайским именем Косe:кун. Не забыл он продемонстрировать и боевое применение некоторых приемов — бункай, тщательно объяснял принцип удара, захваты и заломы, которыми в то время изобиловало каратэ. Макото Гима показал ката Найханти тe:дан. Демонстрация понравилась, Кано был очарован интеллигентным и грамотным мастером с Окинавы — начала «работать» привлекательность личности самого Фунакоси. Как бы в ответ на это событие Кано в 1924 году вместе со своим ведущим учеником Нагаокой делает показательные выступления по дзюдо на Окинаве.
Эта встреча для Фунакоси была решающей. Он видит, какого успеха добился Кано благодаря хорошо продуманной структуре преподавания, сочетанию отработки ката, одиночных приемов (рэндзоку) и схваткам (рандори). Он подмечает, сколько внимания уделяет Кано Дзигаро духовным аспектам дзюдо, как он читает лекции перед своими ведущими учениками, объясняя высший эзотерический план дзюдо. Не проходит мимо Фунакоси и само название системы Кано — «Путь гибкости» и то, что создатель дзюдо заменил иероглиф «искусство» (дзюцу) на «путь» (до). Десятки людей приходят в дзюдо не столько как в искусство боя, сколько в лоно духовной традиции Японии, приобщаясь к самым сокровенным потокам человеческого бытия.
Эту особую тонкость культуры японских боевых искусств быстро постигает Фунакоси. Кано Дзигаро одобрил деятельность Фунакоси, но никаких рекомендаций ему не дал и продвигать его дальше в мире боевых искусств не стал, справедливо сочтя его школу слишком мелкой в масштабах японского будо. Тем не менее, до конца своей жизни Фунакоси испытывал глубочайшее уважение к Кано, настолько он был поражен силой личности это невысокого, и на вид субтильного человека. Даже после кончины патриарха дзюдо Фунакоси каждое утро как дань высочайшего уважения совершал поклоны в сторону Кодокана.
Но была и обратная сторона встречи Фунакоси с Кано. Ее суть объясняется особой психологией «интеллектуала с периферии». С одной стороны, Фунакоси считал себя на голову выше всех своих соотечественников-окинавцев. Но, с другой стороны, Японию, полную высших учебных заведений, придерживающихся древнейшей традиции образования, уровнем подготовки Фунакоси трудно было удивить. Да, Фунакоси был незауряден как интеллектуал, но… только в пределах Окинавы. Встреча с Японией разбила у него все иллюзии относительно своего «блестящего образования». Знакомство с Кано Дзигаро, человеком, действительно получившим прекрасное как японское, так и западное образование, указала Фунакоси на его реальное место в японской элите. Точнее — на отсутствие этого места. Главный козырь Фунакоси — незаурядное интеллектуальное развитие — оказался дутым в масштабах японской культуры.
Разрыв
Первое время в Японии Фунакоси четко придерживается политики, выработанной окинавскими мастерами — пропаганда каратэ как окинавского искусства воспитания. Обратим внимание на название самой первой книги Фунакоси, изданной в Токио в ноябре 1922 г.: «Рюкю кэмпо каратэ», дословный перевод которой звучит так: «Кулачные методы китайской (танской) руки с островов Рюкю». Название весьма примечательное — здесь подчеркивается, с одной стороны, окинавское происхождение каратэ, а с другой стороны, его генетическая связь с Китаем. В дельнейшем о первом будет упоминаться вскользь — ведь окинавский этап каратэ закончился на Фунакоси! — а о втором просто навсегда попытаются забыть.
Кстати, обратим внимание, что книга вышла всего лишь через полгода после того, как Фунакоси прибыл в Токио. Не трудно догадаться, что она писалась на Окинаве, и местные мастера оказали на ее характер немалое влияние.
Дальнейшая судьба этой книги оказалась весьма загадочной. Считается, что гранки этой книги целиком погибли во время колоссального токийского землетрясения в 1923 году — во всяком случае, так утверждал сам Фунакоси в своих воспоминаниях. Это дало рождение в 1925 г. новому переработанному изданию, которое появилось уже под другим названием «Рэнтан госин каратэ-дзюцу» — «Искусство каратэ для закалки тела, духа и самозащиты».
На самом деле несколько экземпляров первой книги еще сохранилось на руках знатоков, и хотя, действительно, печатные формы погибли, в результате чего тираж не смогли допечатать до конца, Фунакоси быстро смирился с потерей. Ведь даже само название книги дезавуирует легенду о «японском национальном каратэ», да и о нем самом как об «отце каратэ», не говоря уже о содержании книги, где ясно указано, что «древние истоки каратэ лежат в Китае». Книга 1925 года вообще не упоминала Китай, сменилось и ее название, к тому же Фунакоси решил изменить традиционное окинавское название каратэ на «каратэ-дзюцу», т.е. «искусство», по аналогии с кэн-дзюцу, дзю-дзюцу и многими другими самурайскими искусствами. Тем самым он пытался приблизить каратэ к традиционным японским искусствам.
Можно нередко прочитать, что Фунакоси изначально рассматривал каратэ именно как «Путь», не случайно он именовал это боевое искусство «каратэ-до» — «Путь каратэ». Сам по себе иероглиф до подчеркивал духовную, эзотерическую сущность каратэ как исключительно пути внутреннего воспитания. Зачастую рассуждения о каратэ-до становятся веским доводом в устах тех последователей этого боевого искусства, которые ратуют за «возвращение к изначальной сущности каратэ, как ее представлял сам Фунакоси». Оказывается, что как раз изначально Фунакоси ни о каком «Пути каратэ» речи не вел. Этот термин появляется у него только в 1935 году в книге «Каратэ-до Кe:хан». Иероглиф «до» он принимает под влиянием дзюдо, где концепция боевого искусства как мистического пути жизни была разработана куда лучше. Именно в середине 30-х годов Фунакоси завершает создание как теории своего боевого искусства, так и мифа о нем. Каратэ потребовалось возвести в ранг сакрального, метафизического искусства, подобного даосскому или буддийскому пути мистического просветления, с заметным оттенком конфуцианской морали (напомним, что термин «до»-Путь возник в самурайских боевых искусствах при решающем влиянии конфуцианства), и этим изящным приемом — прибавлением иероглифа «до» Фунакоси как бы создает новый, весьма привлекательный имидж каратэ как «искусства следования духовному пути».
А пока же в начале 20-х годов каратэ — это всего лишь «искусство закалки тела, духа и самозащиты». Не более того.
Окинавские мастера были плохими политиками, они не очень реально оценивали ситуацию и вряд ли могли понять, что пропаганда некой окинавской народной традиции, к тому же корнями уходящей в Китай, будет воспринята японцами весьма неоднозначно. Зато это понял Фунакоси. Он прекрасно осознает, что пропагандируя «окинавское боевое искусство», он вряд ли добьется успеха. Конкуренция со стороны чисто японских боевых искусств, типа дзюдо и кэндо, была столь велика, что система Фунакоси просто не могла тягаться с ними по популярности. К тому же это были чисто японские боевые искусства, а время диктовало исключительно националистические лозунги. Не забудем, что основатель дзюдо Кано Дзигаро занимал весьма высокий пост в государстве, в то время как Фунакоси не имел практически никакого официального статуса.
В любом случае интерес к каратэ был достаточно низок, и Фунакоси это прекрасно понимал. Но в чем ему нельзя было отказать, так это в той огромной энергии, которой он умел заражать людей. К тому же он был хитроумен и умел хорошо подать себя. За внешним обликом строго традиционного скучноватого японца скрывалась предприимчивая и деятельная натура, готовая порой поступиться рядом традиционных принципов для пользы дела. И вот именно с этого момента Фунакоси понимает, что играть по «окинавским правилам» и подчиняться носителям окинавской традиции бессмысленно — это не даст ему ни статуса, ни денег, а каратэ навсегда останется на непристижном уровне «окинавского дитя». Значит надо плавно менять тактику действий.
Вместе с тем Фунакоси видит сколь популярны стали традиционные самурайские боевые искусства в Японии или их производные, например, дзюдо. Пускай самурайство одряхлело и умерло, а сами самураи давным-давно уже были приравнены к основной массе населения, но его идеалы — дух благородства и бесстрашного поединка, мужества и самопожертвования, тонкой эстетики и самосовершенствования — по-прежнему витали в воздухе. Мысли людей, казалось, были наполнены мечтой о прошлом величии самурайского духа. И все же вряд ли кто надеялся вернуть к жизни самурайские искусства в чистом виде. Дзюдо, кэндо, айкидо стали теми отдушинами, которые сублимировали тягу многих японцев к высокой этике и мужеству воинов-буси, тоску по воинской морали древности. И Фунакоси решает воспользоваться этим.
Прежде всего, он окончательно отказывается возвращаться на Окинаву. Его карьера школьного учителя на острове была более чем неясной, а большая жизнь, большая политика делались здесь — в Японии. Но там, на Окинаве осталась его жена и четверо детей — не нарушение ли это древнего обычая единства и нерушимости семейных уз, которые так почитают японцы? Фунакоси пытается вызывать свою семью к себе, но жена наотрез отказывается покидать родные места. Казалось бы, это должно заставить Фунакоси вернуться домой, но — нет, он продолжает свой путь, не обращая внимания на те пересуды, которые пошли на Окинаве.
Действительно, а как еще могли окинавские мастера расценить его поступок? Поехав в Японию как их полномочный представитель, Фунакоси вдруг начинает говорить о каком-то новом искусстве, практически перестает упоминать родину каратэ и самое главное — забывает своих учителей. Жестокое и непростительно нарушение всех традиций! В весьма двусмысленное положение попадает и его жена, которая при живом муже живет уже много лет одна, обремененная хозяйством и детьми, ощущая на себе косые взгляды соседей. Все это уже знаменовало собой окончательный разрыв. Фунакоси становится практически изгоем окинавской традиции боевых искусств. Об этом он не любил вспоминать в своих многочисленных автобиографиях.
Первое время он пытается вступить в переписку с Окинавой, обсудить общие черты реформирования каратэ — терять поддержку окинавских мастеров на первом этапе представлялось явно невыгодным, да и самому Фунакоси было неприятно рвать связи со своей родиной, хотя, казалось бы, он все сделал для этого. Ответ был однозначен — Фунакоси должен вернуться на Окинаву, право открывать самостоятельное преподавание ему никто не давал. После этого Фунакоси прерывает все сношения с родиной каратэ. Он решает идти до конца один — в сущности, другого пути у него уже не было.
И Фунакоси постепенно начинает реформировать окинава-тэ, бесстрашно отказываясь от старых традиций, хотя всегда неизменно подчеркивал свою приверженность идеалам древности. Именно благодаря влиянию Кано Дзигаро он вводит новое название «каратэ-до — «Путь каратэ», подчеркивая экзистенциальную сущность своего детища и требует от своих учеников называть свою систему только так, хотя многие и стремились ограничиться кратким «каратэ». Фунакоси, особенно в конце своей жизни, не терпел такого сокращения.
Фунакоси практически ежемесячно устраивает показательные выступления и его неизменным партнером выступает все тот же Гима Макото. Он читает лекции перед студентами, порой готов выступать перед любой аудиторией — лишь бы найти добрый отклик в сердцах людей. Благословение Кано, наконец, сыграло свою роль, и Фунакоси приглашают для демонстраций в дома богатых аристократов. Правда, ни особых доходов, ни заметной известности это не приносит, жизнь была по-прежнему тяжелой, но не Фунакоси, ни Гима не унывали, хотя на Окинаве им жилось значительно лучше. Уверенность в своих силах у Фунакоси была поразительной, а энергия била через край.
Надо было на что-то жить, обучение каратэ никаких доходов не приносило, и, наконец, он решает преподавать боевые искусства вообще бесплатно, надеясь, что может быть хотя бы это привлечет первых учеников. А пока 54-летний мастер зарабатывал себе на жизнь преподаванием искусства каллиграфии и сам писал каллиграфические свитки, которые неплохо ценились в то время. И вот, наконец, к нему приходит первый настоящий ученик, поскольку другие весьма быстро покидали Фунакоси. История донесла до нас его имя — его звали Куники Танака.
Наконец, скопив немного денег, Фунакоси открывает первый крошечный зал в Мэйсe:дзоку, который содержит целиком за свой счет. Но его усилия не проходят даром, слухи о новом мастере быстро распространяются среди местной молодежи, хотя окинавцу — почти «варвару» по строгим японским стандартам, не очень доверяют, а японцы старшего поколения вообще нередко не обращают на него внимания. Но это ничуть не смущает Фунакоси, и вот в сентябре 1924 года (знаменательная дата для всего каратэ!) он открывает первый клуб каратэ в университете Кэйо.
Перелом был достигнут, один из крупнейших университетов признал усилия Фунакоси, и дальше дело пошло легче. Фунакоси Гитин упорно продолжает взламывать лед японского недоверия и традиционной настороженности ко всему новому. Он убеждает, что каратэ — это такое же традиционное боевое искусство, полное самурайским духом, как и уже давно известные дзюдо, кэндо, лишь упор здесь делается на удары по болевым точкам — атэми. Самое же главное заключается в моральном воспитании учеников, в привитии им основных нравственных норм, уважении к старшему поколению, непреходящей ценности самовоспитания и дисциплины. Благодаря этому уже в 1926 году открывается второй клуб при Токийском университете в Итико. С 1927 года начинают действовать группы каратэ в университетах Васэда, Такусe:ку, Сe: Дай, Хитоцубаси. И вот к 1930 году лишь в одном Токио было открыто около тридцати залов, находящихся непосредственно под личным руководством Фунакоси. Он работает сутками, несмотря на свой возраст проводит по несколько тренировок в день в разных концах города, пишет статьи, работает над новой книгой, которая должна завершить создание концепции «нового» каратэ. Любой другой человек не выдержал бы такого бешеного темпа, к тому же Фунакоси был уже не молод, но старость, казалось, была не властна над ним. Судьба позволяла ему довести начатое дело до конца — правда, звуки завершающего аккорда окажутся не по нраву патриарху каратэ.
Дабы стимулировать учеников к поэтапному продвижению в каратэ, в 1926 он вводит жесткую систему званий — ученических (кю) и мастерских (данов), присуждая с первого дана черный пояс как знак высшего мастерства. Рассказывают, что получить из рук Фунакоси черный пояс было практически невозможно, при своей жизни он присвоил не больше десятка черных поясов. Кстати, сама система «данов», равно как и белые кимоно с различными цветами поясов была введена также под влиянием дзюдо — Фунакоси умел учиться всему тому, что формировало каратэ как стройную, упорядоченную систему.
Наконец, подготовлена первая группа старших учеников — сэмпаев, и Фунакоси может по праву ощутить себя абсолютным руководителем японского каратэ и воплотителем окинавского боевого искусства. Правда, он знает, что совсем недавно другие великие окинавцы начали самостоятельное преподавание в Японии. Мияги Тe:дзюн начинает преподавание в 1928 году в Киото, Мабуни Кэнва открывает в 1930 свой додзe: в Осаке. Они несут традиционный дух окинава-тэ, к тому же Мияги долгое время обучался в Китае, а Мабуни является прямым потомком известного самурайского рода — в этом они значительно обходили Фунакоси. Эти люди могли поведать об истинной ситуации в окинава-тэ и о месте в окинавской боевой традиции самого Гитина Фунакоси. Но Фунакоси это мало волнует, он для них уже не достижим, его поддерживают ведущие университеты страны, он контролирует все каратэ в Токио, он удобен всем и знаком со многими официальными лицами в столице — теперь вряд ли кто решиться оспаривать его статус патриарха. А все остальное можно объявить слухами и наветами недоброжелателей, что, впрочем, не раз и проделывалось. К тому же его сэмпаи уже воспитаны на той версии происхождении каратэ, которую долго разрабатывал Фунакоси, старясь постепенно вымарать оттуда все китайское, а постепенно и окинавское. Как политик и организатор Фунакоси стоял, несомненно, выше и Мияги, и Мабуни. Парадоксально то, что звезда их славы взошла именно под решающим влиянием Фунакоси, который годами готовил общественное мнение Японии к восприятию каратэ. Как идеологу «искусства пустой руки» ему не было равных.
Автор материала: А.Маслов